брюки, которые вам велики, решительно не подходят для гонки за свиньёй, Освальду их пришлось срочно снять, оставшись в одних подштанниках. Будь это его собственные пижамные брюки, он бы просто бросил их в канаву. Но собственностью дяди Альберта Освальд пренебречь не мог и, опасаясь разной воровской публики, возможно слоняющейся в этих не знакомых ему местах, счёл за лучшее намотать их себе на шею. (Надо в ближайшем же будущем обзавестись собственной пижамой. Вещь полезная, пригождается во множестве ситуаций.)

Ноэль бежал в разбойничьей одежде: ботфортах из коричневой бумаги, турецком полотенце и шляпе с мягкими полями, свёрнутой из газеты. (Не понимаю, как она не слетела с его головы в таких обстоятельствах.)

Ну а свинья убежала от нас обёрнутой в славное знамя нашей великой страны.

Словом, я всё понимаю, но мне тем не менее кажется, что, повстречай я сам компанию юных путников, охваченных таким горьким отчаянием из-за свиньи, наверняка захотел бы им помочь чем могу, а не плюхаться, хохоча, в кусты, сколь бы нелепо ни были одеты эти самые путники и свинья.

Стояла жара куда более сильная, чем вы способны себе представить, особенно те из вас, кто никогда не пробовал догонять свинью, одевшись при этом для совсем других целей. Мука с волос Освальда сыпалась ему в глаза и рот, лоб его взмок не меньше, чем у кузнеца возле раскалённого горна. Со лба текло вниз, смывая мастику, которая красными полосами сползала с носа и щёк. После того как Освальд потёр глаза, ему сделалось ещё хуже.

Элис вынуждена была на бегу придерживать обеими руками юбку для верховой езды. Ноэля, кажется, сильно мучили сапоги из коричневой бумаги. Дора перекинула подол юбки через локоть, а в руке держала парадную шляпу Дикки.

И всем нам в данном случае бесполезно было себя убеждать, будто бы это такая увлекательная охота на дикого вепря. Мы давно уже находились не в той кондиции, когда такое срабатывает.

Но всё-таки нам в пути встретился человек, способный на сострадание. Из тех, у кого явно доброе сердце. Допускаю, что у него плюс к тому была своя собственная семья, а может, даже и дети. Слава ему и таким, как он! Заступив свинье путь, он замахал руками. Свинья свернула вправо, пролетела через калитку в чей-то сад и помчалась по дорожке. Мы последовали за ней. А что ещё нам оставалось?

Учёная чёрная свинья, похоже, знала, куда бежит. Уверенно свернув сперва налево, потом направо, она вынеслась на лужайку.

– Внимание! – прокричал Освальд, пытаясь придать срывающемуся от волнения голосу командную твёрдость. – Окружайте её! Отрежьте ей путь к отступлению! Победа близка!

Мы стали теснить хавронью. Она попятилась в сторону дома и возле самой его кирпичной стены забралась на клумбу с жёлтыми ромашками.

– Теперь никуда не денется! – торжествуя, провозгласил Освальд.

Казалось, нам оставался какой-то миг до полной победы, но тут свинья направилась в сторону Денни, а он совершенно не по-мужски отказался принять вызов лицом к лицу и отпрянул, что позволило ей с громким хрюканьем, в котором яснее слов без труда угадывался победительный возглас: «Ну вот!» – ворвалась в распахнутое французское (высокое, до полу) окно.

Нам было в тот момент не до мелочных церемоний с вежливыми вопросами, позволено ли нам войти. Мы вихрем кинулись следом за ней и пленили её под обломками столика, на котором до этого находились чайные чашки. Элис и Освальд крепко держали свинью руками, а вокруг отважных охотников и их добычи стояла изумлённая толпа членов местного миссионерского общества, собравшихся для шитья одежды несчастным язычникам. Они как раз этим вовсю занимались под проповедь викария, вещавшего про чёрных братьев, которые уже для чего-то там созрели, и прочее в том же роде, когда свинья увлекла нас в самую их гущу и мы нагнали объект преследования прямо под их столом.

Вы полагаете, что эти леди, шившие из фланели, и их викарий со своей проповедью при виде нас со свиньёй разразились криками? Ну да. Вы совершенно правы. Не могу их за это упрекнуть.

Освальд им объяснил, что во всём виновата свинья. И очень вежливо попросил прощения за испуг, который могли ощутить благочестивые леди из-за её проделок. Элис подтвердила, что, хотя мы и сожалеем, упрекнуть себя нам на сей раз действительно не в чем.

Вид у викария сделался неприятный, однако присутствие леди вынудило его придержать гнев и возмущение при себе.

Внеся таким образом ясность в причину происшедшего, мы спросили:

– Можно мы уйдём?

А викарий ответил:

– И чем быстрее, тем лучше.

Но хозяйка дома не разделяла его поспешности. Она велела нам назвать свои имена и адрес и обещала написать моему отцу. (Что и сделала, как нам стало известно впоследствии.)

Потом нам было разрешено удалиться, но мы сперва попросили верёвку, чтобы на ней увести свинью.

– На случай, если она захочет вернуться в вашу миленькую комнату, – объяснила Элис. – Будет ведь очень жалко, если такое произойдёт, не правда ли?

За верёвкой отправили девочку в накрахмаленном фартучке. И как только свинья позволила привязать себе на шею верёвку, мы удалились вместе с беглянкой.

Сцена в гостиной длилась гораздо меньше времени, чем потом оттуда утекала свинья.

– Как извилистый ручей, – поэтично изрёк по этому поводу Денни.

Когда мы достигли калитки, густые кусты возле неё зашумели, раздвинулись и оттуда вышла девочка. Задранный подол её фартучка был полон печенья.

– Вот, – сказала она. – Вы, наверное, проголодались, раз столько прошли. Они могли бы угостить вас чаем после всех ваших неприятностей.

Мы вежливо поблагодарили её и принялись за печенье.

– Мне тоже хотелось бы поиграть в цирк. Расскажите мне про него, – попросила она.

И мы, пока ели, ей рассказали, а она, узнав всё до конца, нам ответила, что про такое лучше слушать, чем участвовать самой, особенно если получится как у Дикки с козлом.

– Но мне очень жаль, что тётя не угостила вас, – повторила она.

Мы ей посоветовали быть снисходительней к взрослым и не слишком осуждать тётю, а она сказала, что никогда не забудет нас, и тогда Освальд ей подарил на память свой карманный набор, в котором были крючок для застёгивания пуговиц и штопор.

Номер Дикки с козлом (он ведь действительно, без малейшего преувеличения, состоялся) был единственным событием того дня, которое нашло отражение в «Книге золотых деяний». Дикки сам туда записал его, пока мы охотились на свинью. А вот про нашу с Элис охоту в книге нет